• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


15.12.2017

К 85-летию Родиона Щедрина

Родион Щедрин. Фото ИТАР-ТАСС/ Максим Шеметов

Родион Щедрин:

«Жизнь прекрасна. Это чудо. Подарок Всевышнего…»

16 декабря 2017 года – юбилей одного из самых выдающихся представителей российской культуры, Родиона Константиновича Щедрина. Корреспондент «Музыкального Клондайка» Валерий Иванов не раз встречался и беседовал с выдающимся композитором. Публикуем  фрагменты этих бесед, которые происходили в разные годы в Самаре, Санкт-Петербурге и Москве, - откровения великого музыканта, касающиеся его творчества и взаимоотношений с окружающим миром.

- Ваши, Родион Константинович, произведения - музыкальные портреты разных эпох. Поражает оптимизм Первого фортепианного концерта. Как вы оцениваете свой тогдашний оптимизм с высоты прожитых лет?

- Когда человек молод - а мне был двадцать один год - он похож на щенка, который бегает, виляет хвостом и радуется жизни. Таково естественное состояние молодости. Тогда закончилась эпоха Сталина, что само по себе вселяло оптимизм. Но в конце концов даже во времена самых страшных диктаторов весна оставалась весной, женщина - чудом.

- Мешало ли что-либо вашему творческому самовыражению, всегда ли вы могли делать то, что хотелось?

- Я дитя своего времени, этой страны, её идеологии. Мне кажется, что деление на чёрное и белое в жизни неправильно. Конечно, какие-то замыслы осуществить не удалось. Ни одно из моих крупных сочинений не прошло гладко, за них нужно было бороться. Некоторые были исполнены только один раз, а то и ни разу не исполнялись. Кое-что дожидалось своего часа по шесть-семь лет. Но большая музыка не ржавеет от времени, не покрывается коррозией. Это как хорошее вино: чем дольше лежит, тем становится крепче.

- С чем же всё-таки были связаны эти трудности? Может быть, казался непривычным ваш музыкальный язык?

- Это сложный вопрос. Музыка неконкретна. У того же великого Шостаковича всё, что он написал, создано при советской системе. Но даже при существовавшем идеологическом гнёте он сочинял и иронические, и трагические вещи. И практически всё это в конце концов исполнялось.

- Вы занимали высокий пост в Союзе композиторов Российской Федерации. Каково ваше отношение к этой официальной структуре, о которой существует столько противоречивых мнений?

- Мне было проще, чем председателю Союза композиторов СССР Хренникову. Я сидел в российском председательском кресле, которое до этого принадлежало основателю союза Шостаковичу. Думаю, что одно это является свидетельством порядочности этого поста. Модное «ату» в адрес Союза композиторов несправедливо. Его секретарями были Хачатурян, Свиридов, Кабалевский, Пахмутова, Соловьёв-Седой. Кто у нас ещё есть в музыке? Тот же Шнитке был членом правления. Союз старался делать добрые дела, и у меня нет никакого стыда перед своим прошлым. Конечно, творческие союзы принадлежали системе, в которой мы жили, - иначе и быть не могло. Но из композиторов никто не пострадал, никого не сослали. Были и бесплатные квартиры, и дома творчества, где писались те самые, представляемые сегодня как бы не угодными тому режиму, сочинения. К сожалению, всё обрастает новыми неправдами. Кому-то выгодно изображать из себя обиженных страдальцев.

- Что вам как композитору бывает труднее всего в себе преодолевать?

- Собственную инерцию. По своей природе человек ленив и консервативен. Даже самые трудолюбивые люди мечтают о том, чтобы ничего не делать. Сочинение музыки - это не театр, где тебя разогревают коллеги, с которыми можно пообщаться.

- Как вы, светский человек, относитесь к  религии?

- Я человек верующий. Это заложено у меня генетически: мой дед по отцовской линии был сельским священником в Тульской губернии. Глубоко верующей была и моя мать. Она не была профессиональным музыкантом, но тем не менее музыке училась, именно музыка познакомила её с моим отцом. Помню из детства, как она играла на фортепиано две-три популярные пьесы Шумана и Шопена. Играла, может быть, не очень умело, но от души.

- Что, на ваш взгляд, наиболее характерно для современной музыки?

- Одно время была диктатура авангарда в буквальном смысле этого слова. Жёсткая, временами жестокая диктатура. А сейчас, мне кажется, пошли свежие веяния, есть, чем дышать. Сужу по молодым авторам. Они стали больше прислушиваться к своим внутренним ощущениям, и это добрый знак. Они перестали стесняться выражать то, что их волнует, перестали думать, как к этому будут относиться другие. Если композитор начинает себя корректировать, прислушиваясь к мнению коллег и критиков, это кончается для него не лучшим образом. Многие композиторы исчезают. Нужно идти от того, что вложил вам Бог от ваших предков, от вашей земли, от того музыкального языка, культуры, на которой вы выросли.

- Не смущает ли вас необходимость работать по заказу?

- В этом я ничем не отличаюсь от моих предшественников. Гайдн, Моцарт были придворными композиторами, Бах находился на службе и тоже писал по заказу. Сложно было в советское время. Чего тогда стоило добиться просто молчаливого согласия на выполнение заказа к юбилею нью-йоркского оркестра для дирижёра Бернстайна. Естественно, львиную долю гонорара отдавал государству. Нынешние заказы нисколько не ограничивают меня в творческом плане. Мне сообщают лишь срок выполнения и продолжительность звучания произведения.

- Одобряете ли вы современные эстрадные обработки классических произведений?

- Пусть прекрасные мелодии Моцарта дойдут до людей хотя бы в таком виде. Но это нужно делать честными руками, а их становится всё меньше, и когда всё выливается в обыкновенное «бум-бум», это совсем другое дело.

- Как вы пришли к балетной музыке, которая, безусловно, занимает в вашем творчестве особое место?

- Прожить целую жизнь с Плисецкой и не писать балетную музыку? Наверное, на моём месте каждый поступил бы таким же образом, будь он композитор. Это судьба. Впрочем, первый полнометражный балет «Конёк-Горбунок» был написан по заказу Большого театра еще до моего знакомства с Майей Михайловной. А ещё раньше, на первом курсе консерватории, по просьбе известного танцовщика Алексея Ермолаева сочинил музыку для его моноспектакля, который имел огромный успех у публики. Так постепенно я шел к встрече с Плисецкой.

Майя Плисецкая, Родион Щедрин. Фото ИТАР-ТАСС/ Александра Мудрац

- Балеты на сказочные, экзотические сюжеты - норма. А вот как подступиться к переложению на танцевальную музыку известных литературных произведений?

- Задача действительно не из простых. Так, поскольку персонажи «Кармен» в нашей памяти прочно ассоциируются с изумительной музыкой Бизе, мне пришла мысль о почти забытом жанре - симфонической транскрипции этой оперы. Но, сохранив основную мелодическую канву, нужно было восполнить отсутствие голоса и подчеркнуть хореографичность музыки. Первое, как мне кажется, удалось за счёт струнных, второе - за счёт ударных инструментов, а также при помощи усиления общего тонуса звучания: балетный оркестр должен «досказать» зрителю куда больше, чем оперный. Что касается «Анны Карениной», то, помимо событийной стороны, роман буквально насыщен ароматом эпохи, и мне показалось возможным как можно рельефнее передать её стилистику. Так возникло решение использовать некоторые элементы созданных в то же время инструментальных сочинений конгениального Толстому композитора Чайковского. Но это должно было обязательно сочетаться с сегодняшним взглядом на персонажей романа. Вот почему в этом балете, в частности, в сцене скачек, использован приём одновременного звучания музыки на сцене и в оркестре, что подчеркивает конфликт внешнего действия и внутреннего состояния героев.

- Вы сочиняете по заранее созданному сценарию или хореография накладывается на уже готовую музыку?

- Случалось по разному. «Конька» сочинял еще по старинке, по готовому сценарию. И для «Кармен-сюиты» Альберто Алонсо составил режиссёрско-балетмейстерский сценарий. Во всех последующих балетах хореографы работали с уже готовой музыкой.

- Хореографы частенько покушаются на музыку, позволяя себе вольности в обращении с партитурой. Как вы относитесь к этому?

- Я не ревнив в этом смысле. Меня легко удивить и убедить в правоте, если это делается талантливым человеком.

- Как вам с Майей  Михайловной Плисецкой удалось пронести любовь через всю жизнь?

- Я не думаю, что мы старались для этого что-то делать. Значит, мы просто идеально сошлись. У нас были изумительные отношения, никаких противопоставлений. Когда меня называли мистер Плисецкий, а её фрау Щедрина, мы не обижались. Многое зависело от её исключительного характера. Я всегда считал и считаю, что она попала к нам из другой солнечной системы. Как-то её занесло сюда.

- Как вы относитесь к тому, что вас нередко называют живым  классиком?

- Что касается определения «живой классик», предпочитаю в нем первое слово. Если бы я думал о себе именно так, наверное, купил бы лавровый венок и уютно уселся в кресле. По-прежнему получаю много интересных предложений.

- Что для вас самое главное в творчестве, вообще в жизни?

- Всякое творчество – это преодоление себя. Композитор в своем труде одинок: он остается один на один со своей партитурой. Поэтому главное – самодисциплина. Но и соблазны, отвлечения прекрасны. Жизнь вообще прекрасна. Это чудо. Подарок Всевышнего.

Валерий ИВАНОВ

 Фото ИТАР-ТАСС/ Максим Шеметов/ Александра Мудрац

15.12.2017



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей