Павел Коган:  

Я влюбляюсь в то, что играю…

В апреле в Большом зале консерватории состоялся знаковый для меломанов столицы концерт, в котором Московский государственный академический симфонический оркестр под управлением Павла Когана блестяще исполнил «Просветлённую ночь» Шёнберга и 3-ю Симфонию Малера, предоставив публике всё, что было обещано на сайте МГАСО. А обещано было ни много, ни мало - позитивный заряд от живого звучания, ощущение спокойствия и внутренней гармонии, компания солидной интеллектуальной публики и запоминающиеся надолго яркие эмоции. Что удивительно, все компоненты присутствовали! А почему так происходит, и как этого добиваются в МГАСО, мы и пытались выяснить у художественного руководителя и главного дирижера оркестра Павла КОГАНА.

-Чем сейчас занят Павел Коган?

-Тем же, чем и всегда: репетирую и подготавливаю программы вместе с Московским государственным академическим симфоническим оркестром к концертам, которые провожу.

-Это текущие задачи, рутинные. Но ведь у Вас, наверно, есть какие-то проекты, задумки, которыми увлечены?

-Наши проекты – это наш репертуар, который мы объявляем каждый новый сезон в абонементных и внеабонементных концертах в центральных залах Москвы (Большом зале консерватории и Концертном зале им.Чайковского), и гастроли.  В следующем сезоне нам предстоят турне в Японию и Великобританию. Это очень трудоемкий и занимающий всю жизнедеятельность оркестра процесс.

-Павел Леонидович, знаю, что Вы являетесь поклонником Густава Малера. В этом году ему исполняется 155 лет, помнится, в конце 90-тых Вы осуществили грандиозный проект – исполнили с МГАСО все симфонии Малера. Не планируете сейчас к юбилею великого композитора сделать что-то подобное?

-Но мы постоянно играем Малера. Да, мы не играем сейчас планомерно подряд одну симфонию за другой, потому что это сопряжено с большими сложностями и трудностями. Это и приглашение хоровых коллективов, и увеличение (особенно в некоторых симфониях) части оркестра. Это большое количество солистов, причем таких, которые способны исполнить Малера. Не говоря уже о том, что не все залы приспособлены для исполнения некоторых произведений Малера. Сцена мала: приходится что-то придумывать, снимать ряды партеров. То есть здесь масса организационных сложностей, сопряженных с огромными финансовыми затратами.

-Ну, а вообще к юбилею что-нибудь готовите?

-Я играю Малера вне зависимости от юбилея – постоянно. У меня нет задачи пропиариться в связи с какой-то юбилейной датой, высунуться из кустов. Я и так там не отсиживаюсь, а постоянно занимаюсь тем, что считаю нужным, необходимым для сегодняшней деятельности оркестра.

-Окидывая взглядом этот сезон, который уже заканчивается, что в нём было интересного? Трудного?

-Конечно, трудностей всегда много. И связаны они с тем, что мы не идём проторенной дорожкой, хотя могли бы. Мы идём тернистым путем, и в репертуарном плане, и в плане достижения определённых творческих целей. Это, конечно, очень утомительно, это сложно, но зато имеется результат. А результат заключается в том, что МГАСО сегодня – высококлассный оркестр, не побоюсь сказать, один из самых-самых-самых лучших.

- Вы меня опередили с вопросом, я как раз хотела спросить, на каком уровне Вы бы сами позиционировали МГАСО сейчас, если честно?

-Я был бы плохим руководителем, если бы поставил его на иное, чем первое, место. Это было бы непатриотично. Мы, конечно, не спортсмены, и это не соревнования, но то, что МГАСО сегодня - коллектив, который действительно вносит значительный вклад в музыкальное искусство России, - это неоспоримый факт.

-Возвращаясь к сезону. Мы говорили про трудности…

-Да, трудности сопряжены именно с этим. Но всегда приятно получить результат. Когда вложено очень много духовных сил, времени и концерт или серия концертов проходят удачно, и когда оркестр достигает тех высот, к которым постоянно и каждодневно стремится, это вызывает большую удовлетворённость от того, что время потрачено не зря, что мы идём в правильном направлении.

-Вы один работаете с оркестром? Кроме Вас есть еще штатные дирижёры в МГАСО?

-Я – художественный руководитель и главный дирижёр оркестра. Есть ещё ассистент, и к нам приходят на программы приглашённые дирижёры, как российские, так и зарубежные. География стран, из которых к нам приезжают и дирижёры, и солисты, достаточно широкая. А я постоянно работаю с оркестром.

-Если взглянуть на афишу, сразу бросается в глаза необычное наполнение программ – они рассчитаны на продвинутую в музыкальном плане публику, как правило, нет классических шлягеров, а если и есть, то они перемежаются сложными, малоизвестными, либо авангардными произведениями. Вы сами составляете репертуар?

-Сам, конечно, я же художественный руководитель оркестра и отвечаю за это. Понимаете, тут много разных компонентов. Сейчас такое время, что мы должны думать об интересах слушателя. Правда, у нас своя публика, и мне очень приятно, что люди любят оркестр, а это сотни тысяч почитателей.

При составлении программ я руководствуюсь следующими принципами. Во-первых, я должен чётко и ясно представлять, что будет интересно слушателям, во-вторых, полезно для оркестра, и в-третьих, что интересно мне. Но, думаю, что благодаря моему многолетнему опыту, выбор программ получается во многом оптимальный. Слушатели испытывают тягу к концертам оркестра, а оркестр находится в замечательной форме. И это прекрасно.

-Но Вы выбираете достаточно сложные произведения.

-Да, я не иду лёгкой дорогой, хотя мог бы.

-С точки зрения оркестрантов, они готовы удержать этот уровень?

-Дело-то в том, что никогда не бывает некой «готовности» и так далее. Уровень – это как привычка. И постоянная тренировка. Конечно, творчество – это не спорт, но какие-то точки соприкосновения есть. Например, жёсткие тренировки спортсменов, которые дают им возможность обрести форму и достичь рекордов. И у нас так же: чем больше играешь, причём играешь сложное, тем лучше становишься.

-Вы не сталкиваетесь с проблемами кадров? Многие оркестры страдают от отсутствия, например, хороших духовиков.

-Да, с кадрами плохо…Но ведь с любым кадром нужно работать! Когда-то дирижёры работали с музыкантами в традициях, заложенных русской дирижёрской школой, и работали очень серьезно. Как Мравинский в Ленинграде, Кондрашин в Москве. А теперь сложилась практика, что многие хотят сразу иметь готовых, первоклассных музыкантов, и меньше вкладывать и труда, сил и знаний (которых сегодня ощущается определенный дефицит). А я – человек той школы, тех убеждений. Поэтому с оркестром работаю много, со всеми – и струнными, и духовыми, и ударными инструментами. Само ничего не бывает, оркестр просто так сам не заиграет.

-То есть Вы хотите сказать, что они приходят в оркестр неопытными, а Вы их воспитываете в музыкальном плане? Хотя и в человеческом тоже, наверно?

-Ну, не воспитываем…Мы вместе работаем. У нас такая атмосфера, что мы прекрасно понимаем и отдаём себе отчёт, что в этих стенах халтура не признается, и верхоглядство не проходит.

-Многие говорят, что очень строго к этому относятся, а потом приходишь на концерт и слышишь, как фальшивят…

-Кроме всего вышеперечисленного, нужно обладать определёнными знаниями, определённым багажом. У нас сейчас ведь проблема большая с дирижёрской школой.

- Да, что-то нехорошее происходит сейчас со школой дирижёров… Можно с ходу назвать выдающихся дирижёров, которым по 80, 70, 60, 50 лет, моложе – провал. О 30-летних сказать нечего. Почему у нас нет талантливых молодых?

-Они есть. Но каждый дирижёр – даже если он двух-трёхдневный гастролёр – всё равно должен принести пользу оркестру. Но для этого надо самому много знать, уметь, пережить... А вот с этим большой дефицит. Все сразу хотят на большую сцену. Поэтому сейчас большая проблема с профессионализмом дирижёров. Раньше крупнейшие профессора скрупулезно работали с молодыми людьми, которые тщательно отбирались даже для того, чтобы просто учиться дирижёрскому искусству. И эти молодые люди проходили серьёзнейшую подготовку, прежде чем профессора давали добро, чтобы они встали за пульт перед учебным оркестром. Это был целый ритуал, своего рода священнодействие.

-Вы начинали учиться у Мусина?

-Я учился у Ильи Александровича Мусина и Лео Гинзбурга. Начинал в Питере у Мусина, потом перевёлся в Москву к Гинзбургу. Но у меня с Ильей Александровичем были великолепнейшие отношения до конца дней его жизни. Сейчас это всё приняло характер коммерциализированный. Реклама, пиар имеют очень большое значение, а до знаний, учёбы дело не доходит. Некогда. Это сложно, это трудно, и требует много времени. Сейчас дирижёрскую палочку в руки берут либо те, кто получил имя, будучи инструменталистом, вокалистом и так далее, либо как кому повезёт.

-Гергиев как-то обмолвился, что профессия дирижёра – это профессия зрелого возраста.

-Ну, конечно, дирижёр вызревает, как хорошее вино. Да, яркий дирижёр, обученный мануально и обладающий большим природным даром, и к 30-ти годам, нравится слушателям. Но ведь настоящая мудрость, знание, репертуар приходят к дирижёру с годами. Десятилетиями. Наверно, к дирижёрской профессии изречение «Я знаю, что я ничего не знаю» подходит больше всего. Когда ты открываешь партитуру бетховенской Девятой симфонии, или того же Малера, и так далее, напрашивается всегда именно эта мысль, потому что каждый раз смотришь по-новому и думаешь: «Как же так? Сколько здесь всего неизведанного, сколько сложностей, сколько трудностей, которые невозможно решить». А внешне, конечно, сейчас принято говорить, что всё замечательно, гениально, потрясающе.

-Да, одно и то же произведение у одного и того же оркестра, но с разными дирижёрами звучит по-разному.

-Любая симфония, любое произведение! Поэтому здесь кроются очень большие проблемы. Сейчас у нас в стране огромный дефицит, на мой взгляд, именно дирижёров, главных дирижёров, настоящих, которые могут оркестру много дать. Строителей оркестра.

-Вы к себе в оркестр никого не подобрали, чтобы вырастить такого дирижёра под своим крылом?

-Я бы очень хотел! К сожалению, у меня нет времени, чтобы заниматься поиском такого человека…Мне бы очень хотелось найти того одного, единственного, молодого человека, который действительно живёт и мыслит, что называется, не хлебом единым, а которому это невероятно интересно. Но те, кого я встречал, мне сразу говорят: «Концерт дадите?». Концерт-то дать недолго. Только кому дать? Если это не нужно оркестру, не нужно слушателям, а нужно только самому концертанту?

-Павел Леонидович, Вы, можно сказать, - урождённый скрипач. Скрипку в руки иногда берёте?

-Нет. Нельзя. Пускай меня не осудят мои коллеги, которые одновременно занимаются, вернее, пытаются проявить себя в нескольких сферах. Я считаю, что это невозможно. Это дано только гениям. А гениев в истории было – по пальцам пересчитать. Кто совмещал, и кто это делал на выдающемся гениальном уровне? Тот же Малер, равновеликий дирижёр. Рихард Штраус, Рахманинов. Но даже другие гении, которые с ними в одном ряду, тот же Чайковский, уже не мог совмещать, потому что ни дирижёром, ни пианистом он не был в полном понимании этого слова. И таких примеров много. Поэтому, если хочешь добиться настоящего результата, совмещать не стоит. Ни тут, ни там не выйдет.

-Возвращаясь к оркестру. Он для Вас уже, наверно, стал родным за эти годы?

-Конечно, потому что, когда работаешь каждодневно, когда это уже является большим пластом всей твоей жизни, это входит в тебя, становится частью тебя самого, твоей привычкой. Оркестр – бесспорно, на эмоциональном уровне со мной связан.

-А как оркестранты Вас воспринимают? Какой Вы руководитель?

-В музыке невозможно обойтись без авторитаризма. Дирижёр – само по себе существо, которое своё видение произведения в результате получает от музыкантов. Другой вопрос, как это делается? Если это делается путём определённого авторитета руководителя, и люди видят, что руководитель работает сам не покладая рук и начинает с себя самого – тогда дело идет. Самое главное, нельзя никогда людей оскорблять, унижать, вести себя недостойно – с творчеством это не проходит. На этом многие себе ломали шею. Ну, нельзя к людям относиться по принципу – «я - начальник, ты - дурак». Я не знаю, как в других областях – я не работал никогда нигде, кроме своей сферы. Но здесь это точно нельзя, потому что люди эмоционально должны выдать лучшее, что они могут. А как они смогут, если они дрожат, боятся, ненавидят и не уважают…

-Откуда к вам в оркестр приходят музыканты?

-Мы объявляем конкурсы. И предъявляем большие требования к соискателям. Порой не берём кандидата в оркестр, потому что считаем, что это не наш уровень. Мы очень придирчивы в этом плане, и я всегда старался и стараюсь создавать такую атмосферу, при которой солисты, концертмейстеры, группы оркестра – все вовлечены. Чтобы они были, как одна семья. Раньше практиковалась такая система, при которой никто не имел права высказать своё мнение, не имел никакого влияния. А сейчас всё делается таким образом, чтобы музыканты были вовлечены в этот процесс, ведь мы принимаем человека в свою семью. И принимаем его строго по определённым профессиональным и, конечно, человеческим качествам, потому что нам с ним работать, нам с ним жить, нам с ним добиваться определённых результатов.

-Как оркестр справляется с трудностями, неизбежно возникающими в связи с ситуацией сокращения государственной поддержки? На МГАСО это как-то отразилось?

-На всех это отразилось. Всем всё понятно и ясно. Сейчас в стране не самое радужное время и в экономическом, и в политическом плане. Люди вне зависимости от их профессии, положения, возраста и так далее нуждаются в поддержке и внимании. Но мне, как руководителю данного конкретного оркестра, ближе всего мои люди, и ближе всего мой оркестр. Поэтому самое главное для меня находится в этих стенах.

-Они работают только у вас или ещё в других оркестрах подрабатывают?

-У них это основная работа, а дальше, если нужно кому-то помочь, заместить, разное бывает, естественно, они имеют возможность подрабатывать.

-То есть Вы к этому толерантно относитесь?

-Я к этому отношусь нормально, если от этого не страдает основное дело. Потому что здесь – это Дом, это семья.

-На будущий сезон приоткроете тайну, что запланировали?

-Конечно, уже известно, у нас и абонементы есть. Там – всё: мы играем русскую музыку, мы играем немцев, мы играем французов, мы практически всё играем. И Бетховена, и Берлиоза, и Брамса, и Рахманинова, и Малера, и Бартока, и… и… и…

-Ну, а лично Вам всё-таки какая музыка ближе?

-Дело в том, что я вообще плохую музыку не играю. Я играю только ту музыку (я, наверно, заслужил это право), которая, на мой взгляд, – великая и выдающаяся. Сказать, какая лучше, я не могу. Играю ли я Брамса, Малера или Бетховена.

-Я не совсем это имела в виду. Не в том плане, что лучше или хуже, а в том, какая музыка Вам ближе в какой-то момент…

-Понимаете, то, что я играю – мне близко. Я влюбляюсь в то, что я играю, и я это чувствую тогда. Я стараюсь не играть то, что я не чувствую. Если мне принесут какое-то произведение и попросят – сыграйте… Я лучше откажусь, а играть не буду. А зачем играть, если мне не близко это? Поэтому все программы, которые я составляю, и которые мы потом играем – для меня это лучшие произведения и лучшая музыка.

-Традиционный вопрос, планы на будущее?

-Мы живем годами вперёд, и уже сейчас я, в принципе, представляю себе, что мы сделаем в сезоне 2017-18 года. Не говоря уже о сезоне 2016-17. К этому уже настолько привыкаешь, что это становится абсолютно нормальным и естественным. А планы каковы? Во-первых, в 2018 году оркестр будет отмечать 75 лет своего основания. Это очень серьезная дата, а время бежит быстро. Надо будет готовиться к этому событию заранее. Потом, у нас ещё есть серьезные ответственные гастроли – мы играем в крупнейших мировых залах, в крупнейших столицах. Это очень важно для нас, потому что, как бы пафосно это не звучало, мы посланцы великой музыкальной культуры. Когда приезжаешь в Лондон, Нью-Йорк, Токио, на тебя такими глазами и смотрят, от тебя очень многого ждут, и надо это подтвердить. И, конечно, наши концертные сезоны. Это даже не обсуждается, поскольку мы этим занимаемся каждый год, постоянно. Вот так жизнь и идёт - по спирали, по кругу.

-А Ваши личные планы?

-Жду лета, как «соловей лета».

-Соловьи уже, кстати, поют.

-Еще рановато, соловьи обычно поют к моему дню рождения. У них как раз брачный период начинается. Лето я очень люблю, мечтаю провести какое-то время спокойно. И отдышаться, и посмотреть новые партитуры. Я ведь никогда не останавливаюсь в репертуаре, знаю, что новое – это интересно. Беру с собой, когда куда-нибудь уезжаю.

-Из современных авторов кого-нибудь присмотрели?

-Я играю хорошую музыку. Я не говорю о современных или не современных авторах. Если мне нравится, я играю. Все. А вот так просто…пусть на меня не обижаются. Я понимаю, все хотят, чтобы их играли. Но, с другой стороны, исполнитель тоже не может быть под давлением, он должен быть свободным, чтобы заниматься творческим самовыражением, с тем материалом, который он хорошо воспринимает.

-Павел Леонидович, известна Ваша страсть к автомобилям…

-Да, автомобилями увлекаюсь. Люблю путешествовать, ездить, смотреть. Хотя нет времени. Не могу сидеть на одном месте. Кстати, Рахманинов, Прокофьев тоже любили автомобили.

-И Леонид Коган любил. Помню, читала в воспоминаниях Вашей сестры, Нины Коган, как Вы ещё мальчишкой удирали с отцом в гараж, и как гоняли по Москве на первой машине, купленной за премию на конкурсе…Это была первая модель Жигулей?

-Да. Я и сейчас гоняю, ничего не изменилось. Марка машины только изменилась.

-Какая у Вас модель сейчас, если не секрет?

-Volkswagen Phaeton . Я уже много лет вместе с Volkswagen. У меня было несколько Фаэтонов, и в результате я просто прирос к этому автомобилю. Мой Phaeton - это квинтэссенция возможностей компании Volkswagen. Ведь при моем  образе жизни мне нужен автомобиль именно такого толка и таких качеств: мощный, надежный, тихий. А его классический облик идеально подходит к теме моей жизни – классическому музыкальному искусству. Я их меняю каждый год-   это как женщины меняют платья…

-Роскошное увлечение. А что Вас вдохновляет?

-Природа. Люблю природу, хотя на ней тоже редко бываю. Ну и, наверно, люди. Всё-таки общение.

-Общение с людьми, наоборот, часто выматывает, забирает эмоциональную энергию.

-Я по гороскопу – Близнец. У меня двойственная натура. С одной стороны, мне очень хочется с людьми общаться, и я это делаю, а когда устаю, тогда отхожу немножко в сторону.

-А поэзию любите?

-Больше всё-таки прозу. Я с поэзией связан постоянно, в своем творчестве, я с ней работаю…Но сказать, что поэзия – любимый жанр – нет.

-И всё-таки, пусть в Вашей жизни будет больше поэзии, чем прозы…

Беседовала Ирина ШЫМЧАК

Фотографии предоставлены

пресс-службой МГАСО под управлением Павла КОГАНА