Леонид Сметанников:

«Никогда не допускал даже мысли расстаться с оперой»

Леонид Сметанников - один из тех певцов, которые сделали блестящую карьеру и на оперных, и на концертных подмостках. Его имя хорошо известно не только ценителям классики, но и огромной аудитории слушателей, отдающих предпочтение массовой - некогда советской - песне, которая и в радости, и в печали сопутствовала нескольким поколениям наших соотечественников. Сметанников явился первым исполнителем песен, которые затем пела вся страна. Одна из них – знаменитый «День победы», впервые записанная им на съёмках «Голубого огонька» в канун 9 мая 1975 года. Это исполнение, вызвавшее массу восторженных писем, долго оставалось единственным, прозвучавшим в эфире. Певец гордится званием народного артиста СССР. Недавно любимец российской публики отметил 70-летний юбилей.

- Как Вы, Леонид Анатольевич, пришли в пение?

- Не могу сказать, что стать певцом являлось моей мечтой с раннего детства. Так уж сложились обстоятельства. Я рос на Украине, в Днепродзержинске. И в детском саду, и в школе пел в хоре, танцевал. Но только в 14 лет, когда у меня стал проявляться бас, начал думать о том, что неплохо бы научиться петь по-настоящему. Мы постоянно находились в атмосфере музыки. Повсюду - и по радио, и на эстраде, и в самодеятельности, - звучали песни. У нас в городе был замечательный Дворец культуры металлургического завода имени Дзержинского. Я принимал участие в вокальном кружке, в агитбригадах. По окончании школы поехал на прослушивание в музыкальное училище в Днепропетровск. Уже там я мечтал петь в оперном театре, исполнять большие партии. Помню свой первый сценический опыт: с соученицей мы разыграли сцену Дон Кихота и Дульцинеи на музыку Кабалевского. После училища по рекомендации педагога я поступил в Саратовскую консерваторию. Начал заниматься в классе Александра Ивановича Быстрова.

- Профессиональное пение – каверзная штука. Сразу ли у Вас всё пошло как надо?

- Были трудности, и немалые. Для певца очень важно раскрыть свою природу, и тогда она всегда будет ему помогать. В училище первые два года меня вели как баса, и только потом я перешел в баритоны - об этом не все знают. Я был страшно расстроен: рухнули все мои мечты стать «Шаляпиным». Подумывал даже бросить пение. У каждого педагога своя методика, свои принципы. В консерватории меня начали переучивать, повели мой голос наверх, облегчили звучание, но из-за этого пострадал тембр. Я это сознавал, и затем в течение многих лет трудился над его восстановлением.

- Когда Вы впервые вышли на профессиональные подмостки?

- Это произошло на третьем курсе консерватории. В декабре 1968 года меня прослушали в Саратовском оперном театре. Спел арии Елецкого из «Пиковой дамы» Чайковского и Фигаро из «Свадьбы Фигаро» Моцарта, и меня сразу взяли солистом. С тех пор состою в этом статусе в моем родном театре.

- Трудно ли Вам давалась работа в театре?

- Я постоянно пребывал в состоянии особого эмоционального подъема, восторга, радовался жизни. Не мог поверить, что я - артист, пою на сцене. Это было как в сказке. В одном из моих первых спектаклей «Пиковой дамы» довелось петь с выдающимся тенором - солистом Большого театра Зурабом Анджапаридзе. Помню своё смятение. На голове у Елецкого, партию которого я исполнял, был кивер с пёрышками, и потом мне говорили, что эти пёрышки подрагивали, выдавая мое волнение. В заключительной сцене Анджапаридзе пел таким мощным звуком, с таким необыкновенным темпераментом, что я на мгновение растерялся. Но когда пришел черёд Елецкого ответить на реплику Германа, собрал все силы, чтобы не ударить лицом в грязь. Не знаю, откуда взялась у меня такая сила звука - в короткую фразу вложил, кажется, всё, что мог. Елецкого пою в течение всей своей карьеры, но эта фраза у меня больше никогда так не получалась.

- Есть ли у Вас идеал певца-баритона?

- Может показаться странным, но всегда отдавал предпочтение отечественным певцам. Мне очень нравились украинский баритон Владимир Манойло, которого слышал еще в Днепропетровске во время гастролей Харьковского оперного театра, затем - Юрий Мазурок. Конечно, Павел Лисициан и Евгений Кибкало. Однажды на конкурсе Bella Voce встретился с ними и сфотографировался: на снимке три баритона разных поколений. Кстати, я всегда старался анализировать исполнение, делал для себя пометки прямо на программках, которые храню до сих пор.

- С чего началась Ваша карьера исполнителя советской песни, которая принесла вам фантастическую популярность?

 - Вспоминаю начало 1960-х годов, когда на эстраде появился Муслим Магомаев. Мы все смотрели на него, как на какое-то чудо: молодой, красивый, с замечательным голосом. Он пел всё: арии, романсы, песни советских композиторов, неаполитанские песни. В то время мой репертуар тоже был достаточно разнообразным по жанрам, и не скрою: хотелось быть в чём-то похожим на этого талантливого человека - артиста, музыканта, певца, попытаться взлететь так же, как он. В июне 1973 года по комсомольской линии я принимал участие в проходившем в Минске конкурсе исполнителей советской песни. Спел «Комсомольскую юность» Игоря Лученка, «Каким он парнем был» Александры Пахмутовой и «Два кольоры» Александра Билаша. Кстати, все три композитора были членами жюри. Очевидно, выступил удачно, так как ещё до окончания конкурса главный дирижёр эстрадно-симфонического оркестра радио - очень влиятельный в те годы музыкант Юрий Силантьев сказал мне на ухо, что у меня будет первое место. Так и вышло.

- А как складывалась Ваша конкурсная судьба?

- Должен сказать, что совсем не просто. Первый раз попробовал себя на проходившем в 1969 году в Киеве Конкурсе имени Глинки, когда учился на втором курсе консерватории. Был нездоров и не прошел на второй тур. В 1971 году поехал на следующий глинковский Конкурс в Вильнюс. Выступил удачнее, но до третьего тура мне не хватило четверть балла. Я не сдался и в 1973 году вновь отправился на Конкурс имени Глинки, на сей раз в Кишинёв. Конкурс в Кишиневе был особенно сложным: впервые нужно было исполнить обязательное произведение. С этим конкурсом связана целая история. Как раз в это время меня ждали в Москве для записи «Голубого огонька» и буквально атаковали звонками. Узнав, что на первом туре буду петь только на четвертый день, решил слетать в Москву на запись. В Кишинёв успел возвратиться к своему выступлению. Чувствовал себя намного увереннее, чем на прошлых конкурсах. Удачно выступил на первом туре, а вот на втором в арии Веденецкого гостя вдруг почувствовал, что теряю голос. За долю секунды стал мокрым, но взял себя в руки и допел. С тех пор знаю, что такое сила воли. Кстати, после первого тура мне прочили первую премию. Я же пошутил, что приехал за второй. Так и вышло. Больше в конкурсах я не участвовал.

- Итак, 1973 год вывел Вас на пик популярности именно с советским репертуаром. У Вас произошло, если так можно выразиться, некое раздвоение личности.

- Честно говоря, так и было. Петь одновременно классику на оперной сцене и советские песни с микрофоном на эстраде для меня, молодого певца, было очень непросто и даже опасно в профессиональном отношении: для исполнения того и другого требовались абсолютно разные певческие манеры. Выступления в разных жанрах постоянно чередовались, и мне обязательно нужна была хотя бы одна ночь, чтобы перестроиться - этого хватало. Приходилось много ездить. Бывало, сегодня пою в Москве, завтра в Ленинграде, после чего вылетаю в Киев, а затем в Саратов. Скажу откровенно: вскоре так привык к подобному режиму, что уже не чувствовал сложностей.

- Не посещала ли Вас когда-либо мысль оставить оперу ради эстрады?

- Никогда. Оперное искусство я очень люблю и не допускал даже мысли расстаться с ним. Выступление на оперных подмостках всегда приносило мне огромное удовлетворение. Я просто всё время старался приспособиться к двойному режиму, боролся с некой «эстрадностью», которая нет-нет, да и появлялась в манере поведения на оперной сцене - об этом мне, слава богу, говорили мои друзья.

- Несколько слов о Вашей педагогической деятельности.

- У меня уже около сорока лет педагогического стажа, из которых семнадцать являюсь заведующим кафедрой Саратовской консерватории. Совмещать педагогическую деятельность с исполнительской - замечательно. Работая со студентами, и сам совершенствуешься, кое-что осмысливаешь по-новому. На одном из Конкурсов имени Глинки мой ученик тенор Алексей Волжанин стал лауреатом первой премии, получив также приз Фонда Ивана Козловского.

- Я часто задаю вопрос именитым музыкантам об отношении к нынешним постмодернистским тенденциям в опере.

- Отношение разное. Порою при взгляде на происходящее на сцене хочется бежать из зрительного зала. Но бывают спектакли, в которых замысел режиссёра, логика художника совпадают с тем, что происходит в мире, с некими космическими категориями, и это привлекает. На оперной сцене нельзя заниматься пустым циркачеством. В спектакле должны присутствовать выразительность действия, определённые художественные средства. Так что всё зависит от таланта режиссёра. И всегда нужно соблюдать меру условности. К сожалению, мы часто забываем, что живём в природном заповеднике. Людям театра всегда было дано отождествлять свои чувства с природой. Солнце, зелень деревьев, гроза всё-таки должны в той или иной форме присутствовать на сцене, одной абстракции недостаточно. И конечно, нужен соответствующий уровень исполнения - тогда многое будет оправдано.

- Верите ли Вы в будущее оперы?

- Опере не вижу конца. Недавно в зрительном зале услышал разговор двух немолодых людей: сколько себя помним, столько ходим в оперу, и будем ходить, какая бы она ни была. С молодёжью сложнее. Её нужно учить, образовывать со школьной скамьи. Что же касается нас, певцов-актёров, то мы всегда будем работать на благо оперного жанра.

Валерий ИВАНОВ,

лауреат премии Фонда Ирины Архиповой и

 Губернской премии в области культуры и искусства

Фото из архива автора

ГАЗЕТА "МУЗЫКАЛЬНЫЙ КЛОНДАЙК"

АПРЕЛЬСКИЙ  ВЫПУСК №4 (137)

ВКЛАДКА  АПРЕЛЬСКИЙ  ВЫПУСК  №4 (137)

ПОДПИСКА С ЛЮБОГО МЕСЯЦА