«Мой путь в музыку был естественным и даже неизбежным»

Это интервью с известным американским пианистом грузинского происхождения Александром Торадзе записано во время прошедшего в Самаре VI Международного музыкального фестиваля «Мстиславу Ростроповичу», для участия в котором он специально прилетел из Америки. Воспитанник русской фортепианной школы, один из признанных пианистов-виртуозов - приверженцев романтической фортепианной традиции рассказывает о своем творческом становлении, об исполнительской и педагогической деятельности.

- Что побудило Вас, Александр Давидович, стать музыкантом?

- Мой путь в музыку был естественным и даже неизбежным. Я родился и вырос в Тбилиси в музыкально-театральной семье. Мой отец - Давид Торадзе - был известным композитором, автором опер, балетов, симфоний, инструментальных сочинений. Музыкальное образование он получил в Тбилисской и Московской консерваториях, где одним из его наставников был выдающийся композитор Рейнгольд Глиэр. А моя мама - Лейла Абашидзе - была знаменитой киноактрисой. Вы должны помнить популярную в 1950-е годы грузинскую кинокомедию «Стрекоза» - она там играла главную роль. Вот такой была моя среда.

- Каковы же были Ваши музыкальные университеты?

- Музыке я начал учиться в Тбилиси, в Центральной музыкальной школе у Розы Гуревич, затем два года занимался в консерватории у победителя многих конкурсов Эмиля Гуревича. Это были потрясающие педагоги, которых ректор нашей консерватории Иона Туския «заманил» в Тбилиси из Киева. Переехав в Москву, я продолжил учёбу в Московской консерватории у таких гигантов, как Яков Зак, Борис Землянский - ассистент Льва Оборина и Владимира Ашкенази, Лев Наумов.

- Каким же ветром Вас занесло за рубеж?

- Вообще-то я никогда никуда не собирался уезжать, тем более - убегать. Но так сложились обстоятельства в 1983 году во время гастрольной поездки в Испанию с симфоническим оркестром Владимира Федосеева. Я отправился в тур как пианист, но мне ни разу не смогли предоставить инструмент для выступлений. А когда я попросился домой, меня уговорили остаться, описав радужные творческие перспективы. Мне был 31 год, и я «сломался». Трудно поверить, но это была совершенно не подготовленная ситуация. Не стану лукавить: в те годы принять такое решение было непросто, потому что ты автоматически получал статус политического эмигранта – иного варианта не существовало. Так что вышло, что я как бы убежал из СССР. Это сейчас каждый сам волен выбирать себе место жительства.

- Очевидно, поначалу Вам было непросто.

- Конечно. Но уже на третий день американский консул в Мадриде сообщил мне, что маэстро Мстислав Ростропович, который находился за рубежом с 1976 года, устраивает в мою поддержку пресс-конференцию. Великий музыкант помогал всем – и кто просил, и кто не просил его об этом. На эту пресс-конференцию я не поехал, так как боялся повредить своим родителям.

- Наверное, они не были готовы к такому повороту Вашей судьбы.

- Безусловно. Буквально через несколько месяцев после моего невозвращения нас постигла огромная утрата: скончался отец, а ему было не так много лет. Незадолго до этого у нас с ним был продолжительный телефонный разговор. Чувствовалось, что он очень переживает, но в его голосе я не расслышал упрёка. Он советовал мне как можно больше работать и устраивать свою жизнь.

- Доводилось ли Вам встречаться с Мстиславом Ростроповичем до отъезда за рубеж?

- Была одна очень памятная для меня встреча. Когда я был еще мальчишкой, мы с отцом оказались в Ереване. Как раз в эти дни Ростропович приехал туда, чтобы сыграть премьеру нового виолончельного концерта армянского композитора. Этот концерт он разучивал в салоне самолета, и перед выступлением ему нужно было что-то доучить. Как на грех, в филармонии не смогли найти ни одного свободного пюпитра. И тут Мстислав Леопольдович заметил меня. Подозвав к себе, дал мне в руки тетрадку нот, а затем сел напротив и начал играть. И всё время, пока он доучивал концерт, я в полном оцепенении держал перед ним ноты. Успех у слушателей был потрясающий, и в этом была крупица моих стараний.

- Судя по всему, Ваша творческая судьба сложилась удачно.

- В этом нет сомнений. Я живу в Америке, постоянно нахожусь в работе. Активно концертирую. Довелось выступать с такими прославленными коллективами, как симфонические оркестры Би-Би-Си и Лондонский филармонический, Национальный оркестр Франции и оркестр театра Ла Скала, сотрудничать с выдающимися маэстро, в числе которых Джанандреа Нозеда, Владимир Юровский, Эса-Пекка Салонен, Пааво Ярви. Принимал участие в  фестивалях – Зальцбургском,  «Би-би-си Промс» в Лондоне, «Равиния» в Чикаго, в фестивалях, проходящих в Эдинбурге, Роттердаме, Миккели – всего не перечислишь.

- Среди этих имён и коллективов, очевидно, особое место занимает маэстро Валерий Гергиев и руководимый им оркестр Мариинского театра.

- Безусловно. Наша первая встреча с Валерием Гергиевым и его оркестром произошла 34 года назад. Мы играли ля-мажорный концерт Моцарта. Я постоянно принимаю участие в проводимом им санкт-петербургском фестивале «Звёзды белых ночей».

- На самарском фестивале «Мстиславу Ростроповичу» Вы играли Каприччио для фортепиано с оркестром Стравинского. Этот композитор Вам особенно дорог?

- Вы совершенно правы. Я думаю, что Стравинского нельзя играть схоластически, ничего не «трогая» в его музыке, как он всем нам велел. Но он имел в виду пианистов, прошедших романтическую школу, не желая, чтобы в исполнение его музыки вносили то, что было свойственно манере XIX века. Он вряд ли мог предположить, что к его сочинениям может прикоснуться человек, который знает музыку ХХ века, обожает джаз. Я воспринял всё это от моего отца раньше, чем музыку XIX века – так получилось. Таким образом, я оказался абсолютно подготовленным к музыке Стравинского и поэтому, исполняя его, могу себе позволить собственные акценты и некоторые «вольности»...

Беседовал Валерий ИВАНОВ

Фото Елизаветы СУХОВОЙ

Полную версию статьи и другие материалы читайте в февральском номере 

ГАЗЕТЫ "МУЗЫКАЛЬНЫЙ КЛОНДАЙК"

ФЕВРАЛЬСКИЙ  ВЫПУСК №2 (135)

ВКЛАДКА ФЕВРАЛЬСКИЙ  ВЫПУСК  №2 (135)

ПОДПИСКА С ЛЮБОГО МЕСЯЦА